Заметки на полях от 9 мая 2015

Можно как угодно относиться к официальным мероприятиям в честь Дня Победы. И неважно, кто сейчас стоит на трибуне и куда дует политический ветер, но у каждой семьи в нашей стране наверняка есть своя память о той войне. В нашей семье на фронтах Великой Отечественной воевали несколько человек. Я знаю, что там побывали оба моих деда: Иван Тимофеевич Демидов и Валентин Васильевич Быстров, — и сгинул один из прадедов со стороны матери, Алексей Васильевич Сухопаров.

О судьбе прадеда мы узнали только несколько лет назад благодаря сайту http://www.obd-memorial.ru: оказалось, что он погиб в 1942 году. Увы, я не смог найти ни одной его фотографии.
 
К сожалению, деды уже ушли из жизни. Иван Тимофеевич умер задолго до моего рождения, в 1974 году (и я вообще знаю о нём прискорбно мало), а Валентин Васильевич не дожил всего трёх дней до 40-й годовщины Победы.

Валентин Васильевич Быстров (1923—1985), фото 40-х и 80-х

По воспоминаниям моей матери, дед практически никогда не рассказывал о той войне. Знаю я лишь то, что он был артиллеристом, а его двоюродный брат (которого я помню не очень хорошо, ибо он тоже умер довольно давно) — танкистом. Не рассказывал он и мне. Да и что я мог бы тогда понять? Мне он запомнился серьёзным молчаливым человеком. Обожал рыбалку и охоту, увлекался фотографией, писал картины, был небезразличен к истории, в том числе увлекался античностью.

Вообще, когда я пытаюсь что-то вспомнить, память почему-то выхватывает в основном смешные моменты. Например, как он меня впервые повёл в лес. Не помню, сколько лет мне было, — наверное, около шести. И сразу же мы наткнулись на лося. Дед велел мне не шевелиться, чтобы не напугать животное и не вызвать агрессию. В другой раз мы поехали на рыбалку. Пытаясь в первый раз в жизни закинуть удочку с высокого берега, я умудрился крючком зацепить дедушкину шляпу, она улетела далеко в воду и уплыла вдаль. Мне тогда было ужасно стыдно.

Дед вообще пытался меня увлечь чем-нибудь, как никто никогда не делал после него. Например, изготовил лук почти с меня ростом и стрелы со свинцовыми наконечниками к нему (пожертвовав свинцовыми грузилами для удочки). Лук был для меня довольно тугой, но я надеялся, что скоро вырасту и смогу его натянуть как следует. Несколько раз я из него пострелял на даче. Увы, после смерти деда лук и стрелы пропали.

Ещё вспоминается, как каждый год 9-го мая дед доставал планку с медалями (её видно на втором фото). Крепилась она при помощи пары винтов с зажимами. Он привинчивал эту планку на мой детский комбинезончик на лямках — она как раз помещалась между этими лямками — и я гордо расхаживал среди своих домашних и немногочисленных гостей.

После войны дед устроился на Кировский завод, а потом перешёл в конструкторское бюро средств механизации (на тот момент это был закрытый «почтовый ящик», где «делали ракеты»), где и проработал до самой своей смерти. Отработал он также несколько месяцев на Байконуре в 1966 году. К 1985 году он уже перенёс 2 инфаркта, но все его попытки уволиться с работы по состоянию здоровья натыкались на противодействие начальства. Ответ был такой: слишком ценный сотрудник, нельзя такого отпустить. Неудивительно: его изобретения, кстати, засекреченные до сих пор, использовались в производстве боевых ракет. Есть сильное подозрение, что их себе приписывал непосредственный начальник, но доказательств, понятное дело, не осталось. Успел написать кандидатскую диссертацию, но защитить, увы, не успел. Её тоже сразу же засекретили, так что мы даже тему не знаем.

Третий инфаркт он уже не пережил. 6 мая 1985 года он умер на глазах у меня, семилетнего ребёнка (мы были в квартире вдвоём), а 9-го его похоронили. Ему было 62 года. Много лет с тех пор мы не могли отмечать этот праздник, а мне ещё долго по ночам снились кошмары. Для нашей семьи дата 9 мая надолго стала днём скорби.

Моя бабушка со стороны матери, Галина Алексеевна Быстрова, будучи школьницей, провела в блокадном Ленинграде почти все эти 900 дней (лишь в 1943 семью на пару месяцев вывезли из осаждённого города — а потом привезли назад, потому что её матери пришлось вернуться на работу).

Галина Алексеевна Быстрова (р. 1931), фото 1952 года

Бабушка тоже не очень много рассказывает о блокаде, правда, потому что сама уже мало что помнит. В основном жуткие эпизоды, которые врезались в детскую память. Например, как подросток отобрал у неё, ребёнка, продуктовые карточки, которые она принесла обменивать на еду. Она ещё радовалась, что не убил. Или как её подругу детства съели собственная мать и старшая сестра. А может, это был просто жуткий слух, ходивший среди соседей. Правды не знает никто, и никто их не судил после войны, они жили ещё достаточно долго. Ещё моя бабушка вспоминала, как буквально в самом начале блокады их должны были вывезти в эвакуацию. Ей было на тот момент 9 лет. Она закатила истерику и отказалась ехать. Её мама с этим смирилась, а несколько дней спустя выяснилось, что грузовики, которые уехали без них, разбомбили.

Были и другие люди, и другие истории. Но об этом как-нибудь в другой раз.